Эпиграф:
-Bonjuer, papa Legba!
- Лопату отдай...
- Ханна!!!
Ну, конечно, опять я виновата. Чуть, что не так – Ханна Хаш к ответу. Они думают, что племя Конго можно укротить? Фиг вам! Стреляйте-стреляйте, всех не перевешаете!
5-ти лет отроду меня продали в рабство в Луизиану. Белый господин купил меня для своей дочери, мазель Анжелики. Только вот комнатная болонка из меня не вышла – не тот характер. За вечные проказы меня сначала секли розгами, потом пороли, били палками, так что шкура у меня стала дубленая-дубленая. И то, надо признаться, терпели меня аж 6 лет – потом хозяин не выдержал (кажется, это было как раз после той красивой жабы на его рабочем столе) и отправил меня на плантацию.
Словом, жизнь эта медом мне не казалась. Почему надсмотрщик сделал меня главной по кухне в деревне – до сих пор не пойму. Я в Большом Доме Женуарии на кухне больше мешала, чем помогала. Если и заглядывала туда – только чтоб пирожок-другой стащить. Ан вот. Может, пожалел? Знал небось, что на плантации меня точно запорют. Сами посудите, как это выглядит – самая младшая на плантации, 15 лет – а командую на кухне.
Конголезцев на плантации было не так уж и мало: тетушка Руфь (Дашка) – наша мамбо, Билл- Нонгубуйя (Анг), Юдифь (Сеата), дохтур (Корсар), я да еще за рекой жила палеро Малда (Алатариэль). По численности с нами могли сравниться только Йоруба. Многочисленное племя Фон представлял Самсон (Грей) – с ним мы частенько дрались. Не со зла, а так, по-дружески.
А еще у меня был брат-близнец Агасу. Только он жил далеко на Гаити, куда его продали одновременно со мной. И он часто приходил говорить со мной. Агасу стал священником и сильным белым унганом. Молодой, да ранний. Он рассказал мне, что они подняли восстание на Гаити и прогнали белых хозяев, провозгласив себя свободными, и он призывал меня скинуть эти цепи. Во наивняк! В 15 лет мог бы и понять, что Гаити – это остров, причем не такой уж большой. А Луизиана – часть огромной земли. И попробуй я только вякнуть – от меня и мокрого места не оставят. Но я могла попытаться сбежать, я должна была сбежать. Близнецы сильны, когда они вместе. Но когда я пыталась заикнуться о том, чтоб освободиться, тетушка Руфь начинала пилить меня с завидным упорством. (Иногда ее хватало часа на полтора.) Самое интересное, что временами в Руфь вселялся какой-то лоа и призывал всех негров пойти дорогой Моисеевой или проповедовал словами Библии. Только этот лоа никогда не приходил в то время, когда она меня воспитывала. Между тем, брат все чаще призывал меня к себе.
Так и началась эта история.
Всю ночь над лесом грохотали барабаны, ноги отстукивали по земле непрерывную дробь, руки взлетали над курчавыми головами. Барабанный бой отзывался в стуке сердец. Черные фигуры в свете костра неутомимо раскачивались и кружились, сильные голоса пронизывали лесную тишь на много миль окрест:
Go down Moses
Way down in Egypt land
Tell all pharaohs
To let my people go.
Надсмотрщик ворвался в деревню: "Черные свиньи! Всем спать! Барабаны запрещены!" Он тщетно пытался найти хоть один барабан.
Негры в один голос говорили о рубке дров, о ведре, которое упало, хлопали в ладоши и всем своим видом показывали святую невинность. Надсмотрщик пригрозил ранним подъемом и ушел. Постепенно шум в деревне стих. Только из курятника Йорубы доносились порой крики. Впрочем, к этому уже все привыкли.
Я вставала первой, чтоб приготовить завтрак. Естественно, все окрестные москиты завтракали мной. Надсмотрщик с утра поорал для порядка и ушел, дав нам возможность поесть спокойно.
Тетушка Руфь отправила нас с Жанной на перекресток за мостом, чтоб позвать Папа Зака. Все бы ничего, если бы через мост не проходила муравьиная тропа - я скакала с барабанчиком, как бешеная. Однако папа Зака пришел, остался доволен подношением и исполнил просьбу тетушки – дать ей великое умение косить от работы и забивать на нее, когда ей этого особенно не хочется.
В Белом доме у хозяина гостили два французских офицера (Николя и Нуси) - цвет французской армии, как я слыхала. Глядя на этих раздолбаев, мне стало понятно, почему на Гаити революция победила. Этот триколор (утром - синий, днем - белый, вечером - красный) где-то услышал про ведьму с мешком золота. По совету белого господина они решили допросить всех обитателей плантации. Начали они с Ти-Жана. Его утащили к реке и долго били, а под конец отрубили ему палец на руке, сделав не только Колченогим, но и колчеруким. Естественно, ничего они не узнали. В это же время меня отправили за водой и нарвалась я по полной программе. Для начала меня отлупили рукоятью сабли с тем же вопросом и тем же результатом, ибо мне сказать было нечего, оставалось ныть вслух и сыпать проклятиями про себя. Вот тогда я и пообещала тихонько, что отольются им все эти побои. Потом в деревне они стали допытываться, где найти индейца. А чего его искать? Сидел в своем шалаше и слушал, а я в проводники не нанималась, чтоб к нему гостей водить.
Недавно на плантацию прислали новую рабыню-мулатку, которую я для себя сразу окрестила «булочка с кремом». Ее звали Анакоза. Правда, негры ее звали или Коза, или Анаконда за вечно высокомерный вид и изнеженность. О себе она ничего особо не рассказывала. Надсмотрщик, не долго думая, поставил ее мне под начало. Вот удружил! Он не может заставить ее работать, а я могу? После завтрака мы отправились к речке мыть котлы и плошки. Представьте себе даму в кринолине, которая двумя пальчиками моет жирную миску. Для меня пыткой было даже смотреть на ее работу. Но моя спина достаточно хорошо знала вкус побоев, поэтому я не желала такого никому.
Пеку я себе маисовые лепешки на обед, никого не трогаю, тут опять вваливаются белые офицеры - требуют лепешек. Любой дурак знает, что горячие, только что из масла, лепешки без молока и тростникового сахара с корицей есть невкусно и горячо. Дурак знает, а этих идиотов разве переубедишь? Я пробовала, да только по шее получила в очередной раз и все тщательнее продумывала месть.
Один из вояк (Нуси) схватил дощечку, которой я угли раздувала под сковородой, и бросил ее в очаг. Я еле успела выхватить ее из огня, руку обожгла и заорала на него: «Псих!» Конечно, они пожаловались надсмотрщику и меня отлупили снова. Только уже палкой «за то, что сказала, будто белый офицер не в своем уме.» Я бы сказала порезче. Короче, сижу, шмыгаю носом, спина болит. Тетушка Руфь над ней поколдовала, а потом прочитала мне очередную нотацию на тему «язык твой – враг твой». А сама у солдатни этой взяла мундиры зашить и почистить. И ведь зашила… по кусочку ленточки в каждый. А я еще нитку от пуговицы припрятала, чтоб вечерком нужный гвоздик в деревянную фигурку вбить не просто так.
Обед у негров был славный – гречка, заправленная жареным луком, фасолью, кукурузой и мясом; свежесваренный в котелке кофе, лепешки со сгущенкой и тростниковым сахаром с корицей. В процессе одна негритянка встала и, потянувшись, спросила, а нет ли у кого тонкой сигары? Рядом расхаживали белые господа – хозяин, масса Этьен, офицеры – и я очень беспокоилась, что они прекратят наш праздник желудка. Масса Этьен даже попросил лепешку и остался доволен. Мы и богам поднесли. После этого, я, правда, часто стала слышать какой-то стук и вкрадчивый голос: «Хочешь стать чемпионом?» Только какой-то холодок от этого голоса по спине.
Надсмотрщик привел паренька моих лет – еще один новичок. Оказалось, что его зовут Мозас. О! Ночью, когда все запоют, он побьет рекорды популярности. Парень оказался голодным и забитым. Впрочем, отъевшись и осмотревшись, он изрядно осмелел. Самсон доказывал окружающим, что он достаточно взрослый, и попытался прикинуть, а не пригласить ли ему меня в курятник. Билл в ответ сделал недвусмысленное выражение лица. Мы с Мозасом в этот момент как раз шли из деревни на поле, прихватив кружку кофе, и этот хитрюга, оглянувшись назад, хозяйским жестом приобнял меня за талию. Пока мы сидели в маисовом поле, мимо прошли триколоры. Морды у них были створоженные-створоженные. Они с отцом Бертраном пошли на звук барабанов на ту сторону реки и, похоже, получили-таки свое! Я в очередной раз пожелала им поноса, насморка, хромоты и глухоты одновременно и наткнулась на хмурый взгляд Николя. Нехорошо он на меня посмотрел… Быть беде.
И верно. Едва всех отправили на плантацию, как эта парочка вломилась в деревню. Меня схватили и потащили куда-то на задворки. Я только и успела крикнуть Мозасу: «Позови кого-нибудь!»
Николя швырнул меня на землю: «Порчу, значит, навела, дрянь? Ну, ты сейчас у нас запоешь!» Я пыталась им объяснить, что не могу навести порчу, потому как не умею – рановато мне еще мамбо становиться. Но все было бесполезно. Кто-то знающий наслал на них сифилис. Вот они и начали снова меня бить. Знали бы вы, как мне было обидно – по двум причинам – во-первых, бьют в кой-то веки ни за что, во-вторых, потому что мою месть воплотил кто-то другой. Они пытались требовать, чтоб я сняла порчу. Не я наслала – не мне и снимать… Плохо бы это все кончилось, но тут прибежала тетушка Руфь и белый Хозяин. Я была сама кротость и смирение, заметьте, уже второй раз. Белый господин приказал мне отправляться на плантацию.
Да… халява кончилась. Я смиренно копала и таскала дерн. Но Хозяину не понравилась скорость, с которой работали негры, поэтому он приказал нам построиться и рассчитаться на первый-второй. Всех вторых приказали бить палками до полусмерти. Угадайте, какой я оказалась?
Били тут же, на поле. Сначала меня обхаживал палкой надсмотрщик, потом сам хозяин. Я орала изо всех сил. Думала, может у них хоть уши заложит. Не заложило. Всю спину располосовали в кровь. Обиднее всего, что ни за что. Доктор намазал мне спину какой-то жутко вонючей мазью, которая страшно щипала. У меня остались силы только лежать пластом.
Белая сволочь приказала всем идти к мессе. Меня тащил Мозас. Во время проповеди о смирении и кротости, когда я уже хотела послать все это и уйти в деревню, вдруг ворвалась тетушка Руфь и начала проповедовать. Ее опять «оседлали». Только я хотела показать свою спину в качестве яркого примера последствий кротости и смирения, как она стала призывать негров освободиться, говорила, что мы рождены равными и т.д. Мы ее еле заткнули. Пока негры перепевали молитвы отца Бертрана в стиле африканских запевов, я сосредоточенно думала. Так больше продолжаться не могло. Я «терпела», пока меня наказывали за провинности, но когда начинают бить просто так, это уже перебор. И я решила бежать к брату на Гаити.
В это время прямо перед церковью офицеры грохнули массу Луи. Я начала задумываться, а нужно ли мне становиться мамбо? Офицеры мне не понравились – вон сидят, носы почти отвалились. Масса Луи мне тоже не нравился – пожалуйста, мертвый лежит.
Мазель Анжелика в трауре.
- Ах, Ханна, у меня убили жениха!
- Ну и? Другая бы радовалась.
- Но это был единственный жених в этом болоте.
- Мазель Анжелика, а зачем Вам искать жениха в этом болоте? Поезжайте в Париж, и найдите себе там кого-нибудь получше этого крокодила.
- А это мысль…
За речкой в лесу жила старая палеро Малда, которой я иногда тайком приносила еду. Тетушка Руфь ее очень не любила и запрещала мне к ней ходить. Но когда я была послушной? Пару раз я заставала там массу Этьена и даже святого отца. В этот день у меня было несколько вопросов: Как мне поговорить с братом? Как вызвать Близнецов и что им подносить? Какую бы гадость сделать хозяину? Малда все мне тщательно объяснила, посоветовав на Хозяина ничего не насылать, ибо у него сильная покровительница, а через год все равно сам загнется. А разговор с братом состоялся на кладбище, где дух покойной тетушки Малды помог мне. Брат с нетерпением ждал меня, рассказывал про молочные реки и кисельные берега (я, правда, при этих словах решила, что он умом тронулся), разрешил взять с собой всех, кто захочет. Призвал меня быть сильной, верить в себя и в правое дело. Оставалось заручиться помощью лоа. Чем я и занялась.
В деревне царил переполох. Господину приперло идти охотиться на крокодилов. Вместе с ним ушел новый надсмотрщик-негр и охотник за беглыми рабами. Последний лупил своей плеткой всех направо и налево, и я уже серьезно задумывалась, а не сделать ли фигурку с гвоздиками и на него? Не понадобилось, как всегда. Пока я выше по течению купалась и распугивала крокодилов, надсмотрщику бревна с глазами откусили ногу, а охотника загрызли совсем. Наши ребята с граблями только напугались здорово, но стараниями Руфь и Юдифь остались целы и невредимы.
Белый господин совсем спятил. Пришел почти на закате и потребовал, чтоб негры шли на поле строить сушилку для маиса. Щассс… Кто-то для вида пошел. Потом втихаря все вернулись назад. Юдифь забыла тяпку, а господин увидел это и пришел учинять допрос.
- Чей это инструмент? Я спрашиваю, чей это инструмент?
- Ваш, господин, как и все здесь! – Билл выкрутился.
- Хмм… Молодец…
Не знаю, кто там подсуетился, но из Рауля (охотника) сделали зомби. Когда ЭТО пришло в деревню и шарахнулось от банки с солью, я решилась. Наверное, индеец бы за меня порадовался. С банкой наперевес я кинулась за Раулем. Как он бежал… Но обсыпала я его все равно от души. Тут-то он и свалился в судорогах. Бревно-бревном. Вокруг было полно народа, и хозяин, кажется, так и не понял, отчего его сын вдруг упал. Объяснять я, само собой, не стала.
Крепость имени тетушки Руфь пала последней, она решила бежать с нами. Мы уже были настроены достаточно воинственно, все ждали ночи, чтоб мамбо позвала Близнецов. Самсон разошелся не на шутку и громко рассуждал у костра, как мы отправимся на Гаити. Напротив сидела Изабелла, служанка мазель Анжелики, про которую поговаривали, что она стучит хозяину на негров с плантации. Не хватало еще, чтоб из-за такой малости все сорвалось! Я делала знаки Самсону, но это его только раззадоривало.
- Самсон, а по шее не хочешь?
- Это ты-то мне дашь по шее?
- Да, я!
- ???
- Отойдем?
Мы отошли и я начала с яростных объяснений про то, какой он дурак. А закончила «по шее». Самсон взвился: «Это не честно! Ты меня обхитрила!» Нет, он думал, что я его вызову на рукопашный бой?
Наступала ночь, и надо было срочно искать подношения лоа-Близнецам. Соль, сладости, вино, молоко, цветы, украшения – все, как велела Малда. Но я хотела просить не только за себя, а за всех, а посему подношение тоже должно было быть роскошным. И тут не иначе как сам Легба помог. У костра в темноте я наткнулась на деревянную биту мазель Анжелики, перевязанную красной ленточкой с щегольским бантом. Это ОНО! Провидение!
Близнецы явились… Да… теперь понятно, почему мы с братом такие… хммм… странные. Таких сумасшедших еще поискать надо. Подарок пришелся им по вкусу, они едва не забыли, зачем пришли. Мы пообещали, что на Гаити они будут у нас главными Лоа. Я, правда, чуть не испортила все, когда сказала, что мы с братом будем славить их и приносить дары. Близнецы поинтересовались, кто мой брат, а когда узнали, то хором замахали руками «нет уж, нафиг!». Не знаю, чем их прогневал мой брат, но я еле-еле уломала их. Лоа пообещали попросить всех богов о помощи, чтоб мы благополучно добрались до Гаити. Утром кости должны были нам дать ответ. А до этого времени у нас была целая ночь впереди. Барабаны гремели, десятки ног стучали им в ответ о землю, голова кружилась, как от вина… Барон суббота отплясывал в круге под бешенные ритмы Ти-Жана. Кто раньше устанет? Это было воплощенное безумие…
Ночью у костра Этьен уселся напротив меня, а потом выдал: «Я узнал тебя, ты – гаитянская принцесса!» Я чуть кружку не выронила из рук. Кто-кто??? Да я отродясь на Гаити не была!
Оказалось, что Этьена сюда прислали за мной. Живой или мертвой. Это мой братец их так достал. Он, оказывается, стал большой шишкой на Гаити и основал новую династию. А я, как его сестра, теперь принцесса Гаити. Откровение было то еще. На всякий случай я предупредила Самсона, чтоб он приглядывал за этим «ученым».
Боги явно были на нашей стороне, потому что возле костра в темноте я наткнулась на пистолет, который потерял зомби-охотник. Это явно судьба. Когда в деревне меня увидели с ним на плече, то сразу прозвали маленькой разбойницей. Теперь я была уверена, что наш побег будет удачным.
Оставалось убедиться, что и боги в этом уверены. Самсон бросил раковины… Да!!! Боги дали нам удачу!!! Подхватив оружие, тяпки и кое-какие пожитки, мы покинули плантацию. Перед нами была дорога к свободе.
- Знаешь, Хана, как только мы дойдем до Гаити, я точно женюсь на тебе! – это Самсон.
- Если ты только заикнешься об этом на Гаити, тебя тут же повесят! – ну вот, кажется, Билл стал моим телохранителем.
